ДАНИИЛ
ЛЕОНИДОВИЧ АНДРЕЕВ
Триптих
1
Помню:
широкие губы,
Раскаленный
песок дней,
От
касанья гневных камней;
Ропот
никнущего камыша
Под
бурями первоначальными;
Мать
и дед мой – у шалаша,
Под
шумными – над головой – пальмами;
С
тигром, с вепрем – лихой игры
Первобытное
молодечество…
Это
– предков моих костры,
Дикое
мое младенчество.
2
С
тушею кабана на спине;
Воля
преследования и битвы
Все
еще клокотала во мне.
Веяли
мощные воды Меконга
Свежестью
у песчаных излук,
И
солнце гудело вечерним гонгом,
Падая
за голубоватый бамбук.
Ты мне открылась: смугла,
гибка,
Влажные от омовенья косы,
Желтая лилия у виска…
Выронили руки тушу и стрелы.
Я видел грудь и белый оскал…
И я, как охотник, настиг
твое тело
На каменистом песке, у скал.
И скоро в ночь унесла река
Желтый огонь твоего цветка.
3
Привычные, как старый
амулет,
Влачились будни монотонных
лет.
Все реже страсть, когда
вечерний дым
Над очагами таял, синь и
хмур,
Бросала нас желаньем молодым
На ложе жесткое кабаньих
шкур.
И друг от друга тайну не тая,
Мы оба старились – и ты, и
я.
Луну
и солнца золотой дракон,
Грозу
и тучи – все двоил Меконг
И
мчал к закату, пенясь и крутясь,
Упавших
пальм растерзанную вязь.
В
водоворот его – все реже, реже
Забрасывал
я тягостные мрежи.
Мы
старились. И только ввечеру
Садились
снова к общему костру –
Молчать…
смотреть, как пляшут наши внуки
И
девушки, закинув руки.
За
самой юной, самой стройной, круг
Когда
же, к ночи, все забыв, наш внук
Ее
венчал венком из желтых лилий –
Мы
новый сумрак, мудрый мрак печали
В
глазах друг друга в этот час встречали.
* *
*
Я
уходил за городскую стражу,
С
моим народом навсегда порвав.
Навстречу
степь желтела низким кряжем
И
духом злым сухих и жестких трав.
Ты
умоляла, стискивала руки,
Но
ты ль могла меня остановить?
Я
шел на подвиг, на венец, на муки,
Я
цепи рвал, а ты была – лишь нить!
Я
говорил, что лишь духовный воин
Узрит
Мицор, где царствует Аллах,
Что,
бросив все, я сделаюсь достоин
С
Ним говорить в пустыне на скалах.
И
вот, со скал слежу я караваны,
Теченье
солнц и смену быстрых лун;
Я
вслушался в протяжный ритм Корана
И
в письмена благочестивых сунн.
Постом,
молитвами, бессонным бденьем
Я
похоть чувств попрал и укротил,
Врата
души раскрыл святым виденьям,
Чертог
ума – наитью горних сил.
Но
властелин блаженного Мицора,
Господь,
не принял пламенную дань:
Безгласно
небо, безответны горы,
И
та же жажда жжет мою гортань.
Я
проходил сквозь городскую стражу,
Мой
дерзкий подвиг в страхе оборвав.
Степь
назади серела низким кряжем
И
духом злым сухих и жестких трав.
Я
умолял, я звал, ломая руки,
Тебя,
единственную, что любил,
И
зов мой гас, и разбивались звуки
О мрамор
памятников и могил.
Ты
позвала – зачем же я отвергнул?
Ты
умерла – я все еще живу…
Господь
любви! Куда ж Твой раб неверный
Опустит
праздную главу?
Смолкли
войны. Смирились чувства.
Смерч
восстаний и гнева сник.
И
встает в небесах искусства
Чистой
радугой – их двойник.
Киев,
Суздаль, Орда Батыя –
Все
громады былых веков,
В
грани образов отлитые,
Обретают
последний кров.
От
наносов, от праха буден
Мастерством
освобождены,
Они
– вечны, и правосуден
В
них сказавшийся дух страны.
Вижу
царственные закаты
И
бурьян на простой меже,
Грубость
рубищ и блеск булата,
Русь
в молитвах и в мятеже;
Разверзаясь
слепящей ширью,
Льется
Волга и плещет Дон,
И
гудит над глухой Сибирью
Звон
церквей – и кандальный звон.
И взирают
в лицо мне лики
Полководцев,
творцов, вождей,
Так
правдивы и так велики,
Как
лишь в ясном кругу идей.
То
– не оттиски жизни сняты.
То
– ее глубочайший клад;
Благостынею
духа святы
Стены
этих простых палат.
Прав
ли древний Закон, не прав ли,
Но
властительней, чем Закон,
Тайновидческий
путь, что явлен
На
левкасах седых икон:
В
шифрах скошенной перспективы
Брезжит
опыт высоких душ,
Созерцавших
иные нивы –
Даль
нездешних морей и суш.
Будто
льется в просветы окон
Вечный,
властный, крылатый зов…
Будто
мчишься, летишь конь-о-конь
Вдаль,
с посланцем иных миров.
